Лариса Матвѣевна улыбнулась.
— Принадлежности костюма куплены, даже съ избыткомъ куплены, но онѣ тамъ остались.
— Какъ тамъ? Гдѣ тамъ?
— Боже мой, да въ Ниццѣ, въ гостиницѣ, въ пансіонѣ.
— Зачѣмъ-же это онѣ тамъ-то остались? Отчего вы ихъ съ собой не привезли?
Изнанцевъ былъ въ полномъ недоумѣніи, дѣлая эти вопросы.
Лариса Матвѣевна слезливо заморгала глазами и поднялась со стула.
— Папочка, ты меня прости. Я должна тебѣ признаться… Вѣдь съ нами случился большой грѣхъ, — заговорила она. — То-есть не грѣхъ, а какъ-бы это тебѣ сказать… большая непріятность… Но ты меня прости… — прибавила она, подошла къ мужу и поцѣловала его въ голову. — Вѣдь нашъ большой сундукъ съ вещами въ Ниццѣ въ гостиницѣ остался. Ахъ… Конечно, это легкомысліе и проклятая рулетка… Я не знаю, право, какъ тебѣ и объявить.
— Говори, говори… Я что-то предчувствую… — глухо произнесъ Изнанцевъ, вскочилъ со стула и заходилъ по комнатѣ, отирая платкомъ лысину.
Жена потупилась и сказала:
— Мы уѣхали изъ Ниццы, не заплативъ въ гостиницѣ восемьсотъ франковъ за пансіонъ.
— То-есть какъ-же это такъ не заплатили? А вещи, стало-быть, остались за долги?
— Нѣтъ, у насъ не оставляли, а мы сами ихъ оставили. Но ты не безпокойся. Вещи не пропадутъ. Стоитъ только послать Марьѣ Ларіоновнѣ восемьсотъ франковъ и на пересылку, она возьметъ ихъ въ гостиницѣ и привезетъ въ Петербургъ… Такъ мы и уговорились.
Изнанцевъ остановился ходить, развелъ руками, и у него вырвалось:
— Господи! Что-же это такое! Не только безъ часовъ, безъ золотыхъ украшеній, но даже и безъ гардероба въ Петербургъ вернулись! Ну, путешественницы!
— Ты не сердись. Вещи цѣлы… Все цѣло… — перебила его жена. — Золотыя вещи въ occasion, а сундукъ съ гардеробомъ въ гостиницѣ. Проклятое Монте-Карло виновато.
— Поѣхали нервы въ тепломъ климатѣ укрѣплять… Поѣхали на солнцѣ грѣться… Морскимъ воздухомъ дышать, — продолжалъ Изнанцевъ. — А сами…
— Рулетка противная, мерзкая… Думала: вѣдь выигрываютъ-же другіе… Передъ нами, говорятъ, какой-то русскій капитанъ тридцать тысячъ выигралъ, а съ пятифранковаго серебряка началъ. Но ты, Вольдемаръ, не тревожься. Всѣ наши вещи будутъ цѣлы… Только-бы полторы тысячи франковъ туда послать на выкупъ. Ну, самое наибольшее тысячу семьсотъ… А въ гостиницѣ вещи нужно было оставить, иначе-бы намъ не пріѣхать въ Петербургъ. Я тебѣ сейчасъ разскажу, какъ было дѣло… Чистосердечно разскажу. Присядь, Вольдемаръ, не мотайся такъ передо мной по комнатѣ. У меня голова кружится, — просила Изнанцева жена. — Сядь.
Изнанцевъ сѣлъ къ письменному столу, закурилъ папиросу, усиленно затянулся и выпустилъ большой клубъ дыма. Жена продолжала:
— Видимъ, проигрались до тла. Какъ тутъ? Закладываю брилліантовую брошку. Считаю деньги и вижу, что денегъ хватаетъ только на проѣздъ до Петербурга и то по третьему классу… Ахъ. Когда я сказала Лидочкѣ, она даже заплакала… «Скорѣй, мамаша, домой, скорѣй…» А мы въ гостиницѣ за пансіонъ восемьсотъ франковъ должны. Вѣдь не выпустятъ. Тебѣ телеграфировать, чтобъ ты прислалъ? Но за два дня передъ этимъ ты только что намъ выслалъ, и я боялась тебя тревожить.
— Тревожь, не тревожь — я все равно не могъ-бы выслать. У меня нѣтъ денегъ, — глухо сказалъ Изнанцевъ. — Я вамъ и такъ отдалъ все, что могъ.
— Мерси, папочка, мерси. Я это все цѣню… Я понимаю… Но что-же дѣлать, если эта рулетка проклятая!.. А ужъ теперь я тебѣ все, какъ на духу… Вѣдь только и переслать туда черезъ Ліонскій кредитъ на имя Марьи Ларіоновны какихъ-нибудь тысячу восемьсотъ франковъ, — сказала она, опять поднялась и опять чмокнула мужа въ лысину. — Ну, такъ вотъ… Когда я увидала, что денегъ у меня только на обратную дорогу, я и придумала такую комбинацію. О, я финансистка! Я и говорю содержательницѣ гостиницы… Прелестная эта дама мадамъ Глуаръ… Такъ и такъ, говорю, я вамъ кое-что должна и уплатила-бы, но намъ надо съѣздить въ Римъ и Неаполь на нѣсколько дней. Чтобы не обременять себя багажемъ, поѣдемъ налегкѣ, а всѣ наши вещи у васъ въ гостиницѣ оставимъ, потому что черезъ недѣлю къ вамъ опять вернемся. А насчетъ долга не безпокойтесь. Къ тому времени мужъ мнѣ вышлетъ двѣ тысячи франковъ, и я съ вами разсчитаюсь. Вы не безпокойтесь. Вы видѣли мой гардеробъ, вещей у меня и у дочери куда больше, чѣмъ на восемьсотъ франковъ. И вотъ мадамъ вамъ порука… Указываю на Марью Ларіоновну. Впрочемъ, нѣтъ, я дала хозяйкѣ двѣсти франковъ въ уплату. Я ей тысячу была должна. Ну, она поморщилась немного, но повѣрила. А я и уѣхала. Такъ вотъ надо выкупить, папочка, — закончила Лариса Матвѣевна.
Изнанцевъ тяжело дышалъ и щипалъ бороду.
— Ты, папочка, къ дровяному подрядчику обратись. Онъ долженъ тебѣ дать денегъ. Онъ не посмѣетъ не дать, — говорила Лариса Матвѣевна. — Пусть онъ вспомнитъ, какую вы дрянь вмѣсто дровъ приняли.
Изнанцевъ позвонилъ Захара и велѣлъ подать себѣ вицъ-мундиръ.
Онъ отправился на службу.
1903